Друг Health & Help: интервью с Борисом Акуниным

Однажды к нам в Фейсбук постучали: «аккаунт Health & Help был отмечен в публикации». Это было три года назад, в разгар пандемии. В то время нам было очень тяжело: волонтеры не приезжали, донаций почти не было. Мы каждый день писали письма журналистам, блогерам, медийным личностям — пытались привлечь всех, кому были бы интересны проблемы медицины в испаноговорящем мире. И вот в наш Фейсбук постучали — мы перешли по ссылке и не поверили своим глазам. В своей публикации нас отметил писатель Борис Акунин — литературовед, переводчик, японист. Человек, никак не связанный с Латинской Америкой и поэтому не получавший нашего письма.
Борис Акунин согласился поговорить с нами о дружбе с Health & Help, благотворительности и людях, которые меняют мир к лучшему.

— В отличие от других наших друзей и доноров вы сами нашли наш проект. Чем вас зацепила история Health & Help?

Я посмотрел фильм Елены Погребижской про Вику и Карину. И меня эта история просто прошибла. Она невероятно красивая. Из ничего, из воздуха, без денег и ресурсов, создать нечто хорошее, работающее, помогающее тем, кто больше всего нуждается в помощи — это очень сильная, жизнеутверждающая, окрыляющая история. Где Уфа — и где Гватемала? Почему именно Гватемала?! А неважно. Где тебе в сердце игла воткнулась, там ты и нужен. Вот про что этот сюжет.

— Когда мы готовились к этому интервью, то искали в вашей биографии и творчестве связи с Гватемалой — и ничего не нашли. Может, мы просто плохо искали?

Я никогда в жизни не интересовался Гватемалой, не думал о ней. А теперь из-за вас она для меня не чужая. У меня даже кодовое слово появилось, которое я сам для себя мысленно использую: «Гватемала». «А что, если это Гватемала?» означает: мало ли, что это от тебя далеко и тебя не касается, всё равно надо помочь.

— Получила ли ваша заинтересованность Гватемалой какое-то дальнейшее развитие? Возможно, герои ваших новых произведений будут жить в Латинской Америке?

Да нет же, меня впечатлили вы. Я про таких, как вы, что-нибудь напишу. Потому что без вас было бы совсем депрессивно жить на свете.

— В своем посте вы привели цитату цензора А. В. Никитенко. Она звучала следующим образом: «Было прежде слово “обабиться” у нас обидным для мужчины. Теперь оно должно сделаться почетным, должно потому, что наша нынешняя женщина оказывается не в пример лучше мужчины». Вряд ли на такое сильно заявление вас натолкнула исключительно история основательниц проекта Виктории Валиковой и Карины Башаровой. Возможно, она была одной из деталей, которая сложила общую картину. Расскажите, пожалуйста, про других сильных женщин, с которыми вам приходилось встречаться.

Мы — во всяком случае российские люди — переживаем сейчас исключительно некрасивые времена, когда у хороших людей опускаются руки, а у плохих, наоборот, чешутся и обагряются кровью. И всё самое лучшее — так уж получилось — делают женщины. Спасают, врачуют, утешают. Я восхищаюсь Лидой Мониавой и ее помощницами из детского хосписа «Дом с маяком», прекрасными женщинами из «Ночлежки», помогающими бездомным. Восхищаюсь женщинами (лично их знаю, но не буду называть имен), которые, находясь в РФ, помогают депортированным украинцам вернуться на родину. Ну и, конечно, задаюсь вопросом: почему всё женщины и женщины? Что с нами, мужчинами, не так?

— Занимались ли вы благотворительностью раньше, или это ваш первый опыт? 
Не особенно занимался. Пока я жил в России, я обложил свои доходы неким не сильно обременительным налогом и перечислял эти деньги проектам, которым доверял. Никакой жертвы тут не было, мог бы и побольше. Сейчас, живя за границей, участвую в сборах, даю лоты для аукционов, иногда тоже что-то перечисляю, но из-за «иноагентского» закона это проблема — можно кого-то подставить. А в общем-то нет, я никакой не благотворитель.

— Миссия нашего проекта — становиться лучше через помощь другим людям. Как вы думаете, благотворительность — это форма эгоизма, или в ней первостепенна помощь другим людям? 

Есть поразительные люди, которые готовы отдавать этой деятельности всё. Их мало, но их и не может быть много. Они заслуживают восхищения и поддержки. Мы, остальные, последней рубашки не отдадим, она у нас слишком близка к телу, но помогать обязаны — по мере возможностей.

— Как вы считаете, должен ли человек рассказывать, что он занимается благотворительностью, или это нечто интимное?

Мне кажется, если это просто хвастовство, то не надо. А если ты надеешься увлечь своим примером других, тогда это имеет смысл.

— Если мы оставим в стороне политику и подумаем о русском человеке как о носителе культуры Толстого и Достоевского: почему проект отзывается именно в душе русскоговорящего населения? Как вы думаете, это связано с «загадочной русской душой»?

Не верю я ни в какую русскую душу, ни в загадочную, ни в незагадочную. В доброту и способность сострадания — да. Но это не национальная субстанция. Традиция благотворительности у европейцев и американцев развита не меньше, а больше, чем в Восточной Европе. Просто потому, что эмпатия, отзывчивость воспитываются с детства.

— Как вы считаете, если в школах введут уроки благотворительности, мир изменится к лучшему?

Если это делать не занудно-нравоучительно, а интересно, рассказывать о благотворительных проектах как о приключении — да. Например, если показать подросткам на уроке фильм Елены Погребижской о том, как две девушки, одна из которых вчерашняя школьница, устроили такую фантастическую штуку, это для кого-то могло бы стать ориентиром в жизни.

Борис Акунин и его подписчики помогли нам пережить пандемию. Они поддержали нас и после, когда рухнул привычный мир, а вместе с ним «ушло» и 60% от всех наших донаций, которые мы получали из России, Беларуси и Украины. 

Благодаря Борису Акунину и его подписчикам мы собрали больше 10 000 долларов. Для Гватемалы, где средняя цена лечения одного пациента — 30 долларов, это огромные деньги. Если вас вдохновила эта история, вы всегда можете присоединиться к сообществу наших замечательных друзей и доноров организации, сделав пожертвование.